Главная → Справочник → Статьи → БлогФорум

ПРо бобра

Весной 1958 года, когда жаркое солнце растопило снега, и большая вода, освободившись от морозного плена, вспучила реки, трое человек однажды утром сошли с тартуского поезда на станции Мустйыэ под Аэгвийду и с важным видом направились в лес. С важным видом потому, что прибыли они по важному делу — приехали проверить, что сталось с десятью бобрами, выпущенными осенью на реке Янийыги: как они пережили зиму и пережили ли вообще?

Одним из тех троих был я. Помню тогдашнюю поездку до запахов, и, думаю, не забуду ее никогда. Да и как молодому зоологу не запомнить свое первое соприкосновение с таким существом, как бобр?

В тот раз мы искали следы деятельности бобров — подгрызанные и поваленные деревья. И нашли порубку на бэрегу Мустйыги, примерно в километре от устья реки; на земле лежало множество осин различной толщины и было несколько подгрызанных берез. Итак, впервые после почти столетнего промежутка в Эстонии глазам людей опять предстали следы работы четвероногого лесоруба. Еще в начале XVIII века бобр слыл в наших краях, редким животным. Судя по старым записям, последний бобр в Лифляндии был убит в 1841 году, и случилось это в верховьях реки Койва. Так алчный человек у нас расправился с еще одним из своих «меньших братьев».

В том, что история бобра — это в действительности история его уничтожения (так было и так оно есть на свете со многими богатствами природы!), «виноват», конечно же, сам бобр. Зачем ему было выряжаться в столь ценную меховую шубку! Зачем было вырабатывать целебную бобровую струю! Зачем было казаться таким «умным»! Вот и стали эти три «греха» для бобра роковыми. Бобровый мех ценился втрое дороже собольего и в два с половиной раза дороже меха серебристой лисицы. Тридцать граммов бобровой железы — а секрету ее приписывалась чудодейственная лекарственная сила, и в свое время он применялся при малейшей возможности ото всех болезней, — стоили в 1776 году 60 копеек, в 1777 — 1 рубль 80 копеек, в 1801 — 3 рубля, в 1807 — 5 рублей 71 копейка, а в 1830 — уже 14 рублей! Но не убив бобра, железы не получишь… В довершение всего в старину бытовало мнение, что у того, кто носит бобровую шапку, прибавляется ума — вероятно потому, что бобр считался очень разумным и даже интеллектуально мыслящим существом. Только когда бобр во многих местах был полностью истреблен, а по всей Европе стал редким жлвотным, люди задумались о его дальнейшей судьбе. Были приняты строгие меры по охране этого зверя, и оттуда, где бобры еще водились, их мало-помалу начали расселять по опустевшим бобровым рекам. Те десять первых в Эстонии

Широкий и плоский хвост служит бобру и прекрасным рулем, и сигнальным средством — при опасности зверек шлепает им по воде, и шлепок этот далеко слышно.

бобров, с которых я начал рассказ, осенью 1957 года были завезены к нам из Белоруссии. Они прижились на Янийыги, по берегам которой и поныне встречаются свежие бобровые порубки, а затем перебрались и на другие водоемы, но лесные реки Кырвемаа в качестве постоянного места обитания бобров не оправдали возлагавшихся на них надежд — видимо, там бывает слишком много народу.

Бобр относится к грызунам. Это самый крупный грызун, большего чем он грызуна в мире нет. Причем большего во всех отношениях: он может перепиливать толстые стволы деревьев, может достигать в длину 1,4 метра и весить до полуцентнера. В сухом виде меховая шубка бобра имеет коричневый цвет; хвост — коротковатый и плоский, как бы покрыт чешуей. Видимо, из-за этого чешуйчатого хвоста отцы церкви в прошлом и сочли, что раз в пост мясо есть нельзя, а рыбу не возбраняется, то и бобра тоже не грех…

Живут бобры в медленно текущих реках и в озерах, а если нет ни рек, ни озер, довольствуются ручьем или канавой, которые приспосабливают к своим нуждам при помощи плотин и запруд. Это свойство, умение или талант — не знаю, как вернее назвать — сооружать плотины и запруживать текучие воды делает бобра очень своеобразным и интересным животным. Даже человек двумя голыми руками, не говоря уж о других живых существах, не может того, что может бобр. На обжитых бобрами водоемах юго-восточной Эстонии осенью 1979 года я видел бобровые плотины длиной 60—70 метров; наиболее высокая из них подняла уровень воды в канале на добрых полтора метра. Самая же большая в мире бобровая плотина находится, как пишут, в штате Монтана в Америке, длина ее 700‘метров, высота примерно 4,5 метра, а ширина по дну 7 метров и по верхнему краю 4. Плотины бобр строит по ночам, все прочие свои дела под открытым небом тоже вершит в темное время суток, поскольку относится к ночным животным. Разрушенные или поврежденные плотины бобры отстраивают и ремонтируют под покревом темноты. За одну ночь семейство бобров, чье благополучие оказалось в опасности, способно проделать невероятно большой объем работы.

Не менее чем возводимые бобрами из стволов, веток и ила плотины удивительны и другие их сооружения — хатки, которые на наших бобровых водоемах бывают высотой около 2 и диаметром около 7—8 метров. О самой большой в мире хатке, находящейся в Америке, известно, что она имеет в высоту 13 метров и представляет собой целый бобровый городок. Хатки, как и плотины, строятся из стволов и веток, а поскольку среди этого материала попадается и то, что годится в пищу, палки и жерди предварительно проходят «обеденный стол», начисто обгладываются и лишь потом вместе с не входящим в меню бобра материалом идут на постройку. Природа рациональна и не терпит расточительства. Кое-где бобр устраивает себе «дом» в норе, которую роет в берегу водоема и обязательно с выходом под воду — это помогает полностью обезопасить молодняк и от плохих погодных условий, и от врагов. Спроектировав такой «засов» на «двери» нор и семейных хаток, природа позаботилась о том, чтобы с еще беспомощными и глупыми бобрятами не стряслось беды.

Уровень воды в бобровом пруду должен быть постоянным. Регулируется он сливами в плотинах. Шум: же переливающегося через плотину потока, если он: вдруг раздается в неположенном месте, служит бобрам сигналом того, что сооружение нуждается в ремонте. Кроме всего прочего, внимательные звери узнают о колебаниях уровня в водоеме по спадам и подъемам воды в бассейне у выхода из жилища, и им не приходится ломать голову, как там дела снаружи. Созданное своими лапами бобр ломать не умеет — плотину он способен только надстраивать, не то что человек, который может возвести целый город и тут же или разметать его по камешкам, или спалить дотла. Как уже говорилось, бобры строят хатки и плотины из стволов и веток деревьев, которые отслужили свое в качестве корма. Бобр — вегетарианец. В его осенний и зимний рацион входят молодые побеги многих древесных пород, а летом в пищу идут таволга, рогоз, камыш и целый ряд других водяных и прибрежных растений. Провизию на зиму бобры заготавливают с осени — валят деревья, «разрубают» их на куски, а слишком неудобные стволы очищают от веток. Все, что по силам, сплавляется к хатке и там каким-то одним бобрам известным способом крепится на дне водоема, чтоб потом, когда станет лед, было где брать провиант. Судя по всему, наиболее’ лакомы для бобра ива и осина, но в общем-то он довольно неприхотлив в еде. Например, на Кольском полуострове бобр питается березой, а в Воронежском заповеднике чета бобров поселилась даже в таком месте, где ничего не растет, кроме сосны.

Столярные инструменты у бобра что надо — эдакие замечательные желтые, около четырех сантиметров, длиной, резцы, для которых свалить осину диаметром в 5—7 сантиметров — дело каких-нибудь двух минут. Дерево толщиной в 10—12 сантиметров бобр доставляет из прибрежного леса в свое хозяйство за сутки. Рот бобра устроен так, что зверь и под водой может работать своими зубами-стамесками, не захлебываясь. На Янийыги я видел поваленные в воду осины диаметром более 30 сантиметров, а в юго-восточной Эстонии при замерах один ствол оказался даже более полуметра в поперечнике. Чтобы повалить такое дерево, бобру требуется не одна ночь. Рубя лес, бобры отходят от воды недалеко, на метров 20—30 от силы; там же, где это возможно, для доставки материала с отдаленных участков, роют каналы.

Что ни говори, а решая свои бобровые проблемы, зверь этот проявляет едва ли не человеческую смекалку. Индейцы Северной Америки верили, что бобры — это «маленькие лесные люди», и относились к ним с , глубочайшим уважением. Видно, благодаря «разуму» бобров и шапка из их меха наделялась волшебной силой превращать глупую голову в умную. На самом деле «разум» бобра не что иное, как данный ему от рождения сверхсложный комплекс высокоразвитых инстинктов, который, как можем заметить, безупречно срабатывает в любых условиях. See, что бобр умеет, — он умеет от природы, не учась у старших.
В дикой природе я бобра не встречал, зато летом 1979 года несколько дней близко наблюдал одного зверька, привезенного из Латвии на киносъемки. Это был трехлетний бобр, выросший в ванной комнате, где хозяин изучал его повадки и тонкий механизм рефлексивного поведения. Самым большим водоемом, который когда-либо до этого видел Чок (так звал своего питомца хозяин), была ванна, но только мы выпустили бобра в огороженный сеткой пруд, как неуклюжий на суше зверь стал мастерски плавать, нырять и иногда так долго не показывался на поверхности, что нам становилось страшно за его жизнь (бобр может, раз вздохнув, пробыть под водой до 15 минут!). Между пальцами задних ног у Чока были плавательные перепонки. Об известных ему одному опасностях бобр время от времени предупреждал несуществующих сородичей, шлепая по воде плоским хвостом, а когда Чок начинал причесываться да чиститься, то ни у кого не хватало терпения дождаться конца этих процедур. Бобр, говорят, чуть не полжизни тратит на уход за своей ценной шубкой. Да это и понятно.

Когда хозяин приезжал проведать Чока, тот не проявлял никаких признаков узнавания, не говоря уже о радости встречи. В сравнении с волчатами, участвовавшими в съемках этого же фильма, в общем-то весьма симпатичный бобр производил довольно-таки туповатое впечатление. Хотя можно ли ждать чего-то иного, когда ставишь рядом грызуна-вегетарианца и хищника со сложной, высокоразвитой психикой и пытаешься сравнить их между собой?

Семейная жизнь бобра неплохо изучена человеком. Средняя бобровая семья в дикой природе состоит из 6—10 животных, кроме взрослой четы в нее входит приплод данного года и молодняк прошлых лет, который обособляется от родителей только в трехлетнем возрасте. «Свадьбы» бобры «играют» в январе-феврале, а по прошествии 105—107 дней, весной, в хатках ожидается появление малышей. Плавают бобрята на первый-второй день от рождения, а вот нырянье им еще надо осваивать. От материнского молока малыши отлучаются в два месяца. В неволе, то есть в зоопарке или на боборовой ферме, бобры в отдельных случаях доживают до 50 лет, дикая природа им столько, конечно, не отводит, там два десятка протянуть — и то ладно. На воле о старых «заботятся» волки и рыси, а к бобрятам питают интерес ястребы, филины, лисицы и выдры.

По мнению зоолога Николая Лаанету, осенью 1979 года в Эстонии насчитывалось около 600 бобров. Живется им у нас в общем неплохо, если не считать того, что первые бобровые шкурки уже успели появиться на черном рынке. Как дальше сложится судьба бобров — покажет будущее. До тех пор, пока численность их в Эстонии не перевалит за 1000, ничего особенного не произойдет, а перевалит — может и будут какие-то перемены, ведь эти лесные трудяги запруживают ручьи и затопляют местами большие участки, что не всегда и не везде совпадает с интересами земледельцев и лесовиков.

Но, как бы то ни было, мы можем радоваться, что природе Эстонии возвращен столь интересный и своеобразный вид. По тому, как мы сумеем наладить свои взаимоотношения с бобрами, можно будет судить и о самих.

Собирал в лесу грибы и увидел белку. Было это как-то неожиданно — уже давно мне не приходилось встречать ее в лесу. В парках, на кладбищах, на городских окраинах — другое дело, но чтобы так…

В лесной глуши немало заброшенных домов. Стоят, ветшают, рушатся. Люди не хотят больше жить в уединенных местах, даже отдыхать там летом не желают. Они переселяются в поселки, города. Человек урбанизируется. Со многими животными и птицами тоже происходит нечто подобное. И белка — одна из таких зверушек. Сейчас в лесу белки встречаются реже, чем лоси. Белкованье как таковое у нас забыто. Не только из-за того, что в моду вошли длинношерстные меха, но и потому, что белок просто мало.

Белка — очень милый зверек. Человек покровительствует ей и ищет способы завоевать ее расположение. Близость белки вносит приятное разнообразие в жизнь, которая в постоянном окружении себе подобными становится подчас утомительно монотонной, кроме того, доверчивость маленького пушистого существа льстит нам, тешит наше самолюбие. А до чего забавно наблюдать, как белки витками вокруг ствола гоняются друг за другом, как лазают по тонким пружинящим веткам и перемахивают с дерева на дерево, делая головокружительные прыжки! И какое удивительное чувство охватывает, когда они едят у нас с рук орехи и пряники.
Несколько иные чувства пробуждают у обитательницы древесных крон люди; можно себе представить, что творится в душе у щелкунчика, когда он видит на дорожке парка человека с протянутой рукой, на открытой ладони которой как будто бы что-то лежит, и его карман, что так многообещающе оттопыривается…
Как-то в газете я прочел размышления одного журналиста о том, что белки вроде бы уже и не настоящие белки — они-де потеряли свое достоинство дикого зверька и дали себя купить за «орех в шоколаде». По-своему журналист, конечно, прав, но ведь и человек ищет, где лучше — так что стоит ли это кому-либо ставить в вину? Уверен, если б случилось чудо, и тот журналист проснулся б однажды утром белкой, он бы, не долго думая, направил свои стопы в парк и со страхом посматривал бы в сторону леса, где живет кровожадная куница, разбойничает по ночам вооруженный ужасными когтями филин, промышляет ястреб и прочие хищники. Дом живого существа там, где оно находит себе корм и убежище. Иное дело, конечно, как человек воспринимает поведение зверя. Тем, кто из зависти или еще по каким-то причинам осуждает в парках белок за их попрошайничество, настырность и беспечность, хочется напомнить, что белку такой сделал человек. Взаимоотношения людей с «парковыми» белками напоминают симбиоз. Симбиоз — это форма сожительства двух организмов разного вида, которая полезна для них обоих, а с таким положением вещей ведь можно и согласиться, правда?

Но есть и оборотная сторона медали. Белки разоряют птичьи гнезда. Мне случилось видеть, как один пушистый зверек вылезал с белым яйцом в зубах из гнездового дупла желны — черного дятла. Там, где много белок, не слышно птичьих голосов. Исчезают птицы, и в результате от насекомых-вредителей сильнее страдают деревья. Происходит нарушение экологического равновесия в парке, которое в воскресенье на утренней прогулке может и не броситься в глаза, однако это не значит, что его нет. Говорят, красота требует жертв. Вот и приходится чем-то поступаться, раз хотим, чтоб в парках водилось побольше белок.

Те же белки, которых человек еще не приманил к себе ближе, обитают в лесу. Трудно сказать, живется ли им лучше, чем белкам-горожанкам. О «горожанках» мы знаем по своему опыту. Но оставим город и посмотрим, как живут белки в лесу.

Белка — сугубо лесная зверушка, приспособленная к обитанию в кронах деревьев и населяющая любые места, где есть для нее корм: шишки, орехи, желуди, ягоды; поедает она и насекомых, и птичьи яйца. Поскольку белки не впадают в спячку и из-за очень подвижного образа жизни не могут себе позволить нагуливать жир, они вынуждены делать запасы на зиму. Один из самых интересных товарных артикулов в беличьих закромах — сушеные грибы. Сушит их белка сама: сросшиеся ножками грибы вешает на веточки, шляпки натыкает на острые сучки. Склад, устроенный любительницей орехов где-нибудь во мху или в дупле, может содержать до нескольких килограммов вкусностей и деликатесов. Обычно человек, найдя такой беличий запасник, спешит его или разворотить, или обчистить. Зачем только? Лень самому собирать орехи? А ведь белке ее запасы жизненно необходимы.

Гнездо в виде шара белки строят в ветвях, либо устраивают его в дупле (в парках зачастую используют в этих целях скворечники); изнутри гнездо выстилают сухим мхом. Зимние гнезда белок в отличие от летних более капитальные, с толстыми стенками. В брошенных белкой жилищах селятся другие лесные обитатели. Однажды я нашел в старом беличьем «доме» семерых детенышей сони. Охотникам, промышляющим куницу, хорошо известно, что этот пушной зверек любит отдыхать в покинутых беличьих гнездах. Случается, куница сперва съедает хозяйку гнезда, а уж потом забирается на ее место.

В гнездах, где есть бельчата, есть и беличий пух — им белка обычно, отлучаясь из гнезда, прикрывает своих детенышей. Кому случится выращивать бельчат дома, пусть не упускают из виду, что маленькие их питомцы нуждаются в теплом и мягком гнездышке. Как правило, в выводке от 3 до 5 малышей, но бывает их и больше — до 10. Первый помет белка приносит весной; летом, когда молодые уже подросли, родители вторично обзаводятся потомством.

Как белка выглядит, знают все. Но не все, быть может, видели черную белку. У нас она встречается в лесах Сааремаа и Хийумаа. Так — белка как белка, только что черной масти.

В возбуждении белки издают характерный цокающий звук и подергивают хвостом. Бельчонок, упавший однажды у меня на глазах в бочку с дождевой водой, жалобно пищал.

В годы неурожая шишек обычно довольно оседлые белки совершают массовые перекочевки. В один прекрасный день где-то их вдруг может оказаться полным-полно, и тут же они все до последней могут исчезнуть. Встарь и в наших краях такое бывало.

Белку не следует путать с летягой. В лесу подобный случай вообще вряд ли может представиться — летяга очень редкий у нас зверек. Она сохранилась лишь в Алутагузе, где есть глухие леса. Летяга не так широко известна еще и потому, что ведет ночной образ жизни и наблюдение за ней вести трудно. Большая часть данных о летяге в Эстонии исходит от лесорубов: валя лес, они нет-нет, да и видят летяг, выскакивающих из дупел спиленных гнездовых деревьев. Иной раз зверьков прихватывают с собой, но это уже дело недоброе — летяга у нас охраняется законом, и если известно, что где-то находятся ее гнездовые деревья, там немедленно запрещается лесоповал.

Летяга — зверек серой масти, размером помельче белки. На ушах у нее нет кисточек, но хвост тоже длинный, он, как и у белки, служит зверьку рулем при прыжках и тормозом при посадке на ствол или ветку. Спя в гнезде, летяга укрывается хвостом, как одеялом.

Если белка, передвигаясь в кронах, способна делать прыжки длиной 6—7 метров, то для летяги и 30 метров не предел. Такие полеты она совершает благодаря летательной перепонке — складке кожи между передними и задними лапками. Достаточно прыгунье расставить в сторону лапы, как перепонки растягиваются, и

Дорожка следов белки по направлению к смотрящему. След белки напоминает заячий: она тоже выбрасывает задние лапки вперед. На земле белка чувствует себя не очень уверенно. Когда ей приходится пересекать открытые места, она обычно бежит прямиком, никуда не сворачивая.

Глаз летяги. Сумеречному зверьку, обитающему в кронах, необходим для точности полетов и прыжков оптический аппарат большой светочувствительности. Поэтому-то у летяги такие крупные глаза.

распластанное тело, точно большой оторвавшийся от ветки лист, планирует к другому дереву. Действуя хвостом и перепонкой, летяга в полете может менять направление. Опустившись на ствол, она тут же пере^ бегает на другую его сторону; это инстинктивный поведенческий акт, помогающий зверьку избежать когтей совы, если та его преследует.

Бродя по лесам Алутагузе, я простучал палкой сотни дуплистых деревьев, но так ни одной летяги и не спугнул. Несмотря на все желание, мне ни разу и не удалось увидеть этого зверька в дикой природе.

Хотя однажды живую белку-летягу я все-таки видел — в зоологическом музее. Зверек был привезен из Ийзаку — попался под руку лесорубам. В музее он некоторое время жил в крохотной конуре из картонной коробки, за стеклянными стенами. На глаза нам он показывался лишь в сумерки. Днем не выходил вовсе, а вечером вылезал полакомиться почками с березовых веток и заняться другими летяговыми делами, насколько это позволяли условия неволи. Красивых планирующих прыжков продемонстрировать нам летяга тут не могла. Не помню, чтоб в каком-нибудь из зоопарков я встречал этого зверька — похоже, летяга не переносит жизни взаперти. Зверек из Тартуского зоологического музея теперь пополнил его коллекцию чучел.

Но больше всего мне запомнились глаза летяги — крупные и темные, как ночь, под покровом которой она живет своей скрытной и таинственной жизнью обитателя лесной глухомани.

Летом в доме мышей не было, а с наступлением осени они стали забираться в постройки. Холода гнали их туда, где теплее. И ничего не оставалось, как поставить мышеловку. В иные дни она захлопывалась по 3—4 раза, и некоторое время спустя мышей в доме не стало. Но не прошло и недели, как они повадились к нам опять. В сентябре в мышеловку попадались обычные домовые мыши, а в начале зимы появились и желто-горлые, настоящие гиганты по сравнению с домовыми. Каждый раз, относя угодившую в ловушку мышь сойкам, я карандашом делал пометку на краешке полки. В первый год этих черточек набралось примерно двадцать, а на второй — около тридцати. Год на год не приходится. Но не ловить мышей было нельзя: они изничтожали или изгаживали все, что мало-мальски оставалось открытым, купались в банках с вареньем, прогрызали мешки и коробки и оставляли на полках кладовки черные горошки и желтые пятна, пахнущие далеко не самым приятным образом. Порой вечером где-нибудь в сенном сарае или в заброшенном доме, бывает, обрадуешься, увидев вылезшую откуда-то мышку, которая с любопытством устремляет на тебя блестящие бусинки глаз — как-никак живая душа в пустом строении, не безобразное, даже по-своему симпатичное существо, берущее у тебя угощение прямо с руки. Тем не менее, жить с мышами под одной крышей все же не хочется. Завести одну, ну двух прилично вег.ущих себя мышей — еще куда ни шло, но долго ли они останутся вдвоем? Мыши ведь, почувствовав безнаказанность, быстро наглеют. В своей вредности они в общем-то не повинны: пуская в ход остренькие зубки, они не ведают, что такое предметы домашнего обихода, как не имеют и понятия, что такое полевые и лесокультуры, хотя и портят их почем зря. Ну а в отношении наших пищевых продуктов мыши не большие воры, чем мы сами, когда на болотах из-под носа журавля собираем клюкву.

Природа отвела мышам в своем хозяйстве немаловажную роль. Мыши служат пропитанием целому ряду четвероногих и пернатых хищников. Их промышляют канюк и пустельга, совы, ласки и горностаи, лисицы и другие животные и птицы, для многих из которых мыши — единственный источник поддержания жизни. Что бы делали, например, ласка, пустельга или какая-нибудь совушка, если б в один не очень прекрасный день исчезли все мыши? Природе, случись такое, пришлось бы все перестраивать заново.

Под словом «мышь» мы подразумеваем здесь довольно большое число видов. Для человека несведущего существует всего два вида мышей — полевка и домовая. На самом же деле все не так просто. У нас водятся и другие мышиные, а также похожие на них грызуны. К мышиным относятся и крысы, но о них разговор особый.

В лесу помимо полевой мыши — зверька с темным ремешком вдоль спины — обитают еще мышь лесная, одна из самых крупных мышей — желтогорлая с желтоватым «воротничком» на шее, и мышь-малютка — крохотное существо, ловко лазающее по камышинам и стеблям трав; такие норные грызуны, как рыжая полевка, водяная крыса и ондатра, относятся к подсемейству полевковых;- садовая соня, или в просторечьи ореховый вор, входит в семейство соневых, а длинноногая лесная мышовка — в семейство мышовковых. Все эти грызуны внешне во многом схожи, у них общие враги, почти одинаковое «меню», совпадает в целом и образ жизни, ибо обитают они в одних и тех же местах.

Нора — у кого сложнее, у кого проще — служит мышам «домом», тут у них и гнездо, тут и запасы кормов на зиму. Склады, правда, могут создаваться и отдельно от жилых нор — где-нибудь под корнями деревьев или в дупле. С наступлением холодов, как уже говорилось, многие мыши стремятся перебраться под крышу. Домовая мышь, например, вообще не зимует вне построек, хотя летние ее квартиры могут находиться и вдали от них.

Поскольку потребителей мышатины в лесу немало, природа одарила мышей высокой плодовитостью — они быстро взрослеют и начинают размножаться, не достигнув годовалого возраста. А уж начав, приносят потомство несколько раз в году и в каждый помет по 5—6 мышат, не меньше, если не больше. Размножайся они j медленнее, им бы не прокормить было всех голодных лесных обитателей.

У мышей, впрочем, тоже не все года одинаково благодатны. Бывает, численность их почему-либо падает, и тогда для ласок и сов наступают трудные времена. Но бывает и наоборот. Такие года называют «мышиными». Предсказать «мышиный» год можно весной по количеству яиц в совиных гнездах. Если яиц отложено больше чем обычно, значит ожидается «урожай» на мышей. Где совы, планируя размер семьи, добывают свои разведданные, до сих пор остается их тайной.

Поскольку мыши — зверьки небольшие и при малейшем шорохе скрываются с глаз, наблюдать их в природе трудно. Некоторые держат дома белых мышей, Я однако в террариумах могут жить и дикие мыши. Они щ быстро и легко привыкают к неволе. Благодаря таким щ «террариумным» мышам мы и имеем возможность без особых хлопот изучать жизнь и повадки мышиного народца. В дикой природе с мышами проще всего знакомиться осенью во время уборочной. В этот период их скопления можно обнаружить под скирдами, соломы, оставшимися после комбайнов на жнивье. Когда же снопы увозят и убирают солому, мыши разбегаются. Неподалеку от Таэваскода мне впервые в жизни довелось видеть лесную мышовку — я спугнул этого странного на вид зверька, длинными ногами и хвостом, напоминающего попрыгунчика, из-под копны. Мальчишками мы ловили на берегу Коп л некого залива мышей-малюток, которые в иную осень чуть ли не стаями водились там под ворохами травы. Приносили их домой и смотрели, как ловко, помогая себе хвостом, крохотные зверьки лазали по натянутой веревке и как сновали по комнате. Вот только маме нашей мышиные смотры не нравились. Она, правда, не принадлежала к тем чудакам, которые боятся мышей. Но в квартире, тем не менее, этих зверьков не терпела — они-де предвещают переезд. Мышь-малютка — одна из самых красивых и интересных мышей. Она меньше других, и если желтогорлая может весить до 60 граммов, то малютка не более 13. Любопытно и летнее гнездо малютки, которое она сплетает на стеблях в гуще травы или в камышах — величиной примерно с гусиное яйцо, продолговато-овальное, с крошечным лазом сбоку.

Всем известна белая мышь, которая в лабораториях используется в качестве подопытного животного. Произошла она от домовой мыши, но в дикой природе уже бы жить не смогла. Век и диких-то мышей на воле короток — 1—2 года, а белые мыши, не имеющие покровительственного окраса, там бы тотчас попали в клюв ворону или в зубы хищному зверю — ведь мы-шатина пользуется у обитателей леса большим спросом.


Комментарии

 

Статьи по теме:


Главная → Справочник → Статьи → БлогФорум